Петя и Катя сидели рядом у колонны одетые в форму сотрудников метро, приходя в себя после адски тяжёлого дня.
Надежда на скорое возвращение Клыкова, который ушёл в неизвестность с восемью бывшими бойцами Сормовской дивизии и тремя милиционерами, быстро угасла. Проходил день, за ним другой, но никаких вестей от отряда, посланного на поиски Склада, не приходило. Когда жители "Канавинской" во главе с бывшей главой самоуправления, бывшей школьной директрисой Ириной Богиной обратились к Полковнику с просьбой послать новый отряд на помощь Эдуарду, командир ответил суровым отказом.
- Они живы, - ответил Полковник, и голос его был так убедителен, что никто не решился перебить командира станций, - но я приказал Клыкову дать нам знать только тогда, когда они найдут Склад, не раньше! Значит, они его ищут.
- Но почему бы не узнать хотя бы, не ранен ли кто-то из них и на какой стадии поиски? – возмутилась Ирина Богина.
- Ну, узнаем. И что дальше? От этого мы станем сыты, что ли?! Или от облучения умирать перестанем?! А ребята пошли лучшие, с лучшим оружием. Если уж они не справятся, значит – не справится вообще никто.
И возразить тут было нечего.
Время шло, людей в метро становилось меньше и меньше, а значит те, кто оставались, должны были работать больше, больше, больше… И конца этому видно пока не было.
Отчего умирали люди? От всего. От радиации, которая, увы, творила своё чёрное дело и тут. От сырости и холода – хоть людям и выдавали тёплую одежду, хоть и жгли костры, холод подземелья всё равно пробирал до костей. Умирали от плохой пищи и вредной воды… Выживали сильнейшие. Или те, чьи организмы в силу неких не вполне понятных причин или вообще не реагировали на радиацию, или как минимум могли ей противостоять.
К концу первого месяца в метро на «Канавинской» и «Бурнаковской» осталось в общей сложности триста человек. Все дети, почти все пожилые люди погибли, и были похоронены здесь же, в перегонах. Так что у отца Вениамина работы в эти страшные дни было хоть отбавляй – отпевали в метро постоянно.
Надо сказать, что даже то отчаянное положение, в котором оказалось метро, не изменило отношения священника к Полковнику и его системе управления, и их ссоры и стычки стали для метро явлением почти привычным. Отец Вениамин просто не мог спокойно смотреть на то, как уходят одна за другой на поверхность девушки, составляющие теперь почти целиком всю армию метро, с каким трудом спускают они вниз еду, и как потом люди умирают от этой еды. Помешать этому он не мог, да и сам понимал, что иначе никак нельзя, но зато по любому поводу вступал с офицерами в перпалки.
- Иисус приходил на землю когда? – сказал однажды Полковник. – Две тысячи лет назад! Две тысячи!!! Готов признать, что в те времена его учение было очень даже уместным и нужным. Но к двадцать первому веку всё изменилось!
- Что изменилось? – спросил священник.
- Как это «что»?! Люди в космос летать стали, овладели энергией атома, изобрели автомобили…
- Ну, хорошо. А грешить люди перестали?
Полковник в первый момент опешил, и смог лишь переспросить: «А?..»
- Я спросил, - спокойно продолжал отец Вениамин, - перестали ли люди грабить, убивать, насиловать? Исчезли ли зависть, обман, несправедливость?
- Ну… Наверное, нет…
- Не «наверное», а точно! – слегка разгорячился святой отец. – И что же это значит? Что развивалась только техника. Мы же сами остались на уровне тех людей, что распяли Христа.
- Не может такого быть! – почти закричал Полковник. – А как же знания?
- Да, знания, - ответил отец Вениамин, сверкнув глазами, - именно им спасибо за то, в каких условиях мы оказались. Имеете возражения?
Возразить Полковнику, действительно, было нечего. Но, в отличие от лейтенанта Жигалова, охотно беседовавшего со священником, он с тех пор старался избегать общества отца Вениамин.
Тем временем между выжившими молодыми людьми, вопреки чудовищным условиям жизни и полной безнадёге, стали возникать первые романы. Чувствуя дыхание смерти у себя за спиной, молодые люди бросались навстречу друг другу, забывая про все условности.
Сначала в одной палатке поселились Катя и американец. Потом вспыхнуло нежное чувство между Тоней и Валерой Быковым, постовым из туннеля. Всё свободное время проводила девушка с любимым, скрашивая ему долгие часы дежурства. Потом Надя начала оставаться на ночь с лейтенантом Жигаловым. Они с Женей больше не танцевали - на это уже не было сил. Молчала и гитара. И в метро снова пришли глухое, тягучее, сводящее с ума отчаяние.
Петя Симонов тоже был влюблён в Катю, эту красивую, энергичную, боевую девушку, но, увы, он «опоздал»: когда он как раз собрался предложить Кате нечто более серьёзное, чем дружба, она поселилась в палатке Кларка. Но дружба между Петей и Катей не исчезла, они продолжали общаться, и в душе Пети теплилась надежда, что удача ещё ему улыбнётся.
Вот и сейчас Петя и Катя сидели рядом, Петя отдыхал от вылазки на поверхность, Катя, приходящая в себя после дня, проведённого в курятнике, была мрачна и погружена в свои мысли, Петя, наоборот, старался улыбаться, но в глазах юноши затаилась какая-то странная, но очень глубокая грусть.
- Что скажешь по поводу вот этого? - спросил Петя, указывая на форму работников метро, в которую они оба были одеты.
Катя оглядела чёрные ботинки, чёрные брюки, светло-синюю рубашку и синюю телогрейку и пожала плечами.
- Сначала когда объявили приказ и выдали всем эту форму, я думала, что наш Полковник таки впал в маразм. Но потом поносила пару дней и поняла, что она вполне ничего, довольно милая! Главное – тёплая. Особенно безрукавка.
- Согласен, - улыбнулся Петя, который кроме обычного набора, умудрился выпросить себе ещё пиджак, фуражку и галстук, а шею обвязал синим шарфом. Впрочем, чего-чего, а одежды сотрудников в метро, в отличие от всего остального, оказалось в избытке, хватило на всех. Сначала ребята смотрели друг на друга с удивлением, потом привыкли.
- А как насчёт названия нашего союза двух станций? - снова спросил Петя.
- Ты про этот идиотизм, «Сормовский Бастион»? По-моему, это вот уже просто бред сивой кобылы. Такое ощущение, что Полковник специально сидит и придумывает что-нибудь как можно более абсурдное, чтоб нам о голоде не вспоминать!
И они рассмеялись, но смех вышел каким-то натянутым и невесёлым…
- Слушай, - обратилась к нему Катя, после долгого молчания, - а что там снаружи творится?.. Мне любимый что-то ничего не рассказывает. Но я всё вижу, он день ото дня мрачнеет. У нас даже секса всё никак нормального не получится, хотя, честно скажу, вот уж не ожидала что у Уолтера с этим возникнут проблемы. Да и вообще, немного странно.. Уже который день Полковник посылает наверх только вас четверых: тебя, твоего брата, Уолта и лейтенанта!
- Правильно делает, - ответил Петя мрачно, видно было, что именно этого вопроса он и боялся, - нам вообще-то не положено об этом много говорить.. Но тебе, Катюша, так и быть, скажу. Сбылись худшие ожидания. Нечисть лезет отовсюду, и чем дальше, тем она страшнее. Чувствую, скоро носу нельзя будет высунуть.
- Всё настолько серьёзно? - изумилась Катя.
- О да, милая! - он осёкся, испугавшись, что оскорбит её таким обращением, но Катя даже не обратила внимания
- Кто? Чокнутые что ли..?
Петя даже фыркнул.
- Не смеши, Катюша… Эти безобидные дурачки давно сгинули. Сейчас на нас лезут отморозки.
- Это ещё кто?
- О, дикие ребята. Так мы называем грабителей из окрестных городов, тоже пострадавших сильно от радиации. Представь себе: обмотанные тряпками, с телами, гноящимися от ожогов, озлобленные…
- Какой ужас, - прошептала Катя.
- …И идут эти ребята уже не грабить. Они идут убивать
- Кого?
- Всех, милая. Нас в том числе
- А зачем?
- Их спросить надо… Наверное, едят потом. Или просто от отчаяния.
Катя, конечно, подозревала, что раз наружу не пускают женщин и раз Уолтер упорно молчит, значит не всё благополучно. Но и не думала, как ужасна и мрачна действительность.
- И много мы теряем людей? – спросила она, наконец. – Только скажи правду.
- Нет, потери сейчас невелики, - слегка улыбнулся Петя. - У нас пока много патронов. Да и девочнки все стрелять наловчились. Твой парень недавно умудрился с трёх выстрелов четырёх отморозков завалить. У «отморозков» огнестрельное оружие редкость, это нас и спасает. Ещё иногда их автомобилями давим. Но, - и тут его голос снова стал мрачным, - если бы только они… Ещё крысы. В метро они мелкие, тут мы их сами ловим, зато наверху они становится больше и больше. Неизвестно, что эти серые чудовища жрут, но растут прямо как на дрожжах. И ещё появились псы, целые стаи кровожадных лохматых чудовищ.
- Крысы?! Псы?! – ахнула Катя. – Но… Почему они-то не погибли?!
Петя лишь многозначительно пожал плечами.
- Опять же никто не знает. Стараемся на них заряды не изводить, прикладами колотим, сапогами давим, или прыгаем в машину и сразу – по газам. Ещё нам большой плюс, что они между собой, мягко говоря, не дружат. Вороны клюют крыса и псов, отморозки сбивают ворон, охотятся на псов и топчут крыс, и так далее. Но утешение не большое. И поэтому…
- Что? – спросила Катя, и, не услышав ответа, придвинулась ближе. – Скажи мне, Петя. Прошу тебя. Ты знаешь, я сильная, ныть не буду и в обморок не упаду.
- Дело наше дрянь, Катюш. Когда кончится бензин, или когда полягут такие снайперы как Кларк, или если не вернётся Клыков – капут нам всем будет.
- Именно так, ребята, - раздался рядом чей-то тихий, но властный голос, от которого Петя и Катя прямо-таки подскочили.
Перед ними, скрестив руки на груди, стоял Полковник, а за его спиной возвышалась Женя с ружьём через плечо.
Ребята побледнели, и начали было извиняться, но командир лишь махнул рукой, после чего, подойдя вплотную, проговорил чуть слышно, чтоб его голос слышали только они.
- Да, ребята. Ситуация почти безнадёжная. Свиньи и курицы, конечно, плодятся, но совсем не так быстро, как хотелось бы. И Женя слышала как несколько человек сговаривались ворваться в наши свинарники и птичники, и сожрать всех животных, - Женя молча кивнула, - чем это нам грозит – думаю, вы догадываетесь. В общем, если люди Эда вернутся через неделю, им ещё будет куда возвращаться. А потом… Поэтому мы сейчас должны сделать вот что.
И он поведал им свой план действий.
* * *
Станция «Московская» первое время жила хорошо, можно даже сказать – вольготно. Разграбление вокзала, магазинов и ресторанов долго снабжало жителей, которых на неё спустилось не меньше тысячи, едой, водой и одеждой. Как раз перед катастрофой была сильно расширена сеть подземных переходов, вестибюль станции появился и прямо напротив ЦУМа, так что выносить оттуда всё ценное было очень удобно. Конечно, отправлявшиеся наверх рядовые милиционеры страдали от облучения, но выхода у них не было. Тех, кто приходил на станцию без груза, посылали обратно, и тех, кто так и не возвращались, не искали. Правда на станции было темно; сначала жгли свечки, потом стали жечь костры и кидать в огонь мебель. Одним словом, выкручивались.
Оборону держали офицеры милиции, дюжина дюжих молодцов с табельным оружием и дубинками, возглавляемые очаровательной Ольгой Федотовой, которая владела пистолетом не хуже, чем расчёской, и легко подчиняла себе мужчин. Офицеры перебили всех мародёров, которые тоже пытались принять участие в разграблении вокзала и магазинов, и не пустили их на станцию. Заваливать вестибюли наглухо не стали, построили снизу, у эскалаторов, баррикады из кроватей, которые при необходимости разбирали. Это казалось очень удобным.
Правил тут Алексей Листов, начальник вокзала, человек уже пожилой, но необычайно самолюбивый. Он не особенно обременял себя проблемами управления, тем более что таковых пока не наблюдалось. Еда и вода были, на холод тоже никто не жаловался, милиция обеспечивала защиту и доставку всего необходимого, а Федотова, окружив себя десятком фаворитов, без труда давила любое недовольство среди рядовых ментов. Поэтому когда в первый день после Войны к нему пришёл Жигалов с соседних «Канавинской» и «Бурнаковской», который честно сказал, что у них нет ничего, и что требуется помощь, начальник вокзала только рассмеялся и послал гостя обратно.
Потом к нему ещё несколько раз приходили представители соседей, и Листов хоть и очень удивлялся, что те до сих пор живы, но помогать отказывался, боясь потерять власть, слишком хорошо знал он, один из немногих, Полковника... Федотова его в этом целиком поддерживала. Мало кто знал, что причиной этому – её полная неудача в попытке соблазнить лейтенанта Жигалова.
Однако шло время, и ситуация на «Московской» осложнялась. Люди начали стремительно вымирать, и концу месяца от тысячи человек осталось не больше шестисот. Умерли и почти все милиционеры, которых без всякой защиты гнали наверх помощники Федотовой, а параллельно с тем, как умирали одни люди и росло недовольство остальных, убавлялась и решимость Листова сохранить независимость. Разведчик, посланный на «Канавинскую», сообщил, что так же мрачно, и что Полковник снова просит о союзе.
Что же касается других соседей, населённой отчаянными головорезами станции «Чкаловская», то они недавно сделали попытку напасть на «Московскую». Очевидно, что если ситуация на трёх станциях была тяжёлой, то на «Чкаловской» она была совершенно невыносимой. Вряд ли эта атака было чем-то большим, чем разведка: пятерых чкаловцев, вооружённых ножами и палками, без труда перестреляли милиционеры. Но никто не мог быть уверен, что чкаловцы не повторят нападения гораздо более серьёзными силами.
Все помощники Листова, кроме Федотовой, в один голос говорили, что надо заключать союз с Полковником, начальник вокзала и сам это уже понимал, но идти на поклон к Полковнику Листов не пожелал. «Если очень надо – пусть сам ко мне приедет», - говорил он. И потому не очень-то удивился, когда на станцию въехала дрезина, на которой восседал со свитой Полковник. Однако зрелище было настолько внушительным, что даже начальник вокзала был потрясён.
С дрезины на Левый перрон (их было на станции два) спрыгнули трое солдат с ружьями, все в чёрно-синей форме, и видно было, что они не голодали, вслед за ними сошёл и встал перед отрядом сам Полковник. С минуту два начальника молча смотрели друг на друга, а за спиной у Листова толпились все его помощники. Московцы разглядывали выстроившихся перед ними тяжеловооружённых соседей со смесью зависти и восторга, даже самоуверенность Федотовой, знавшей, что у её ребят боеприпасы на исходе, была поколеблена. Таким образом, эффект, которого ожидал Полковник, без сомнения, был достигнут.
Молчание первым прервал Листов.
- Итак, нас удостоил посещением сам Полковник. Что ж, добро пожаловать на «Московскую»! – Полковник кивнул, и Листов спросил: - Что привело вас сюда?
- Ты знаешь не хуже меня, что, - ответил сурово Полковник, - пора нам обоим прекратить ломать комедию и сражаться вместе. У вас плохо, и у нас плохо
Листов перебил его.
- У нас-то может и плохо. Но у вас там, я знаю, наоборот райская жизнь. Солдаты в форме, дрезина, электричество…
Тут Полковник подошёл вплотную к своему коллеге и заговорил, сурово буравя Листова глазами; он говорил очень тихо, так, что никто не слышал их беседы.
- Не начинай, Лёха, ради Бога, - шептал Полковник. - Ты прекрасно знаешь, что наше будущее – такая же мрачная штука, как и ваша. Весь этот маскарад – для твоих ребят, но ты-то не дурак. Да, у нас есть ружья и пара автоматов. Но много ли будет от них толку без людей?!
Листов не нашёлся, что ответить, и Полковник проговорил ему на самое ухо:
- Наши люди погибают, Лёха, ты это понимаешь? Поодиночке нам конец.
И всё же начальник вокзала нашёл в себе силы усмехнуться.
- Красиво стелешь, Дима, да мягко ли будет спать?.. Могу вступить в союз с «Чкаловской», они там крепко держатся.
- Отличная идея, Лёха. Олька-стерва что ли предложила? Заодно уж предложи тогда дружбу «отморозкам» и крысам, посмотрим, кто быстрее согласится, - сказал Полковник, и спеси в начальнике вокзала сразу поубавилось.
- Ладно, Дим, - наконец, вздохнул Листов, - твоя взяла, признаю. Но вот что беспокоит меня…
- Говори! - потребовал Полковник так громко, что его охрана встрепенулась.
- Как вы там называетесь? «Сормовский Бастион»? Может, переименуешь в «Сормовско-Московский»? А что, тоже красиво!
Сначала Полковнику показалось, что он ослышался, потом лицо его налилось кровью, руки сжались в кулаки, и изо рта офицера зазвучал рокот океанского прибоя:
- Нашёл проблему, идиот!!! Из всех тупоголовых кретинов...
Однако закончить гневную тираду Полковник не успел, потому что в этот миг станцию огласил такой рёв, по сравнению с которым даже рык Полковника казался комариным писком.
На глазах перепуганных московцев слабенькая баррикада из кроватей, которой был закрыт один из вестибюлей, разлетелась во все стороны как от пушечного выстрела, и на станцию влетело громадное существо, ревущее, точно сирена, от топота ног которого посыпалась с потолка побелка. Это был очередной гость из поражённых радиацией окрестностей города: огромный бешеный бык, потерявший рассудок от боли; быков уже встречали наверху, но в метро эта тварь ворвалась впервые.
Кинувшихся было на него милиционеров, чудовище расшвыряло во все стороны, точно пёрышки. Федотова от ужаса принялась карабкаться на совершенно гладкую колонну, отчаянно визжа.
Бык скакал и прыгал во все стороны, мотая рогатой головой, оглушительно топоча копытами, оглашая станцию страшным рёвом и хрипом. По нему стреляли из пистолетов, но заметного вреда не причинили. Население в ужасе разбегалось кто куда. Глаза быка горели красным огнём, изо рта свисали клочья пены и, казалось, что от него не будет спасения…
Но спасение было. Лишь на минуту отряд Бастиона замер в оцепенении, потом Катя, первой пришедшая в себя, вскинула ружьё и выстрелила в бок быку. Один выстрел был этому чудовищу как слону дробина, но выстрел Кати привёл в себя остальных, и отряд открыл огонь. Петя всадил в чудище заряд картечи, Женя прицелилась и выстрелила быку, попав, как это ни невероятно, в глаз. И тогда истекающий кровью бык поскакал прямо на них, он был так ужасен, что солдаты застыли с поднятым оружием, загипнотизированные адским пламенем горящих звериных глаз. К счастью, Полковник, не потерявший хладнокровия, вырвал у Пети «Зубр» и всадил второй заряд в лоб быку. У самых ног Полковника чудовище рухнуло, и больше не встало. Ещё пять минут бык продолжал храпеть и дрыгать ногами, а потом испустил дух.
Долго никто не мог произнести ни слова. Наконец Полковник опустил ружьё и помог встать Листову, который в самом начале схватки упал с перрона на пути.
- Что это было, ради всего святого?! - прошептал начальник вокзала.
- Это был бык, - ответил Полковник, стараясь говорить непринуждённо, хотя и сам был немало перепуган, - обычное дело. Носятся по городу пока не сдохнут, и лучше им под копыта не попадаться!
Представив, что и сам мог оказаться под этими копытами, Полковник подавленно замолчал. Урон, нанесённый «Московской» быком, был велик. Баррикада доброго слова не стоила, население тоже не уменьшилось, но почти все защитники станции жестоко пострадали от копыт и рогов чудовища. Трое милиционеров погибли, пятеро были страшно изувечены, был сломан один из трёх «калашей», и едва ли станция смогла бы отразить второе такое нападение. Федотова отделалась обмороком.
Увидев всё это, Листов повернулся к Полковнику, за спиной которого снова выстроился его отряд, и сказал решительно:
- Вы прав, товарищ Полковник. Я согласен на союз. На любых условиях. Мы все согласны!
- Мы согласны! - прокряхтели милиционеры, потирающие ушибленные бока.
- Согласны! - нестройным хором отозвались все жители, и два начальника, Полковник и Листов обменялись рукопожатиями.
- Условия оглашаю сразу, - заговорил Полковник, - они просты. Вы не препятствуете моим людям закрыть наглухо вестибюли.
- Даже не обсуждается, всё равно это дерьмо жрать нельзя, – кивнул Листов, всё ещё дрожащий от ужаса.
- Вы отправляете не меньше сорока ваших мужчин, и женщин тоже при их добровольном желании, к нам для совместных работ.
- Пошлю хоть сотню, пусть работают, дармоеды!
- И ещё, вы разрешаете нашему отряду находиться на станции.
- С радостью! Куда моим парням до ваших…
- И не допустите, чтоб ими командовала Федотова.
Листов на миг замялся, но пообещал и это.
- В обмен торжественно обещаю, что куриные яйца и поросят мы будем вам поставлять регулярно в необходимом количестве. И когда Клыков вернётся со Склада всё будет поделено пополам!
- А если… - начал было Листов, но Полковник так выразительно повёл бровями, что тот больше не проронил ни слова. Полковник и Листов снова пожали друг другу руки, а помощники начальника вокзала обменялись рукопожатиями с девушками и Петей.
Исторический союз трёх станций был заключён. Отныне бороться за жизнь их сильно поредевшее население должно было вместе.
На глазах у восхищённо смолкших московцев бойцы Бастиона, перекинув через плечи оружие, стали садиться на дрезину.
- Постойте! – воскликнул Листов, видя, что союзники собрались уезжать. – Вы же обещали оставить у нас своих бойцов!!!
И тут Полковник решил, наверное, в первый раз потешить и своё самолюбие.
- Обещал, - кивнул он, - но не этих ребят. Эти мне слишком самому нужны. Без Симонова я вообще как без рук. Пришлю других через час.
И дрезина тронулась в путь.
- Ничего-ничего, - проговорил Полковник, провожая взглядом невысокую фигуру в потёртой железнодорожной форме, машущую им рукой на прощанье, - пусть немного потрясётся от страха. Надёжнее будет как союзник.
Обратно отряд возвращался в приподнятом настроении. Они мчались по туннелю, включив все фонарики. Полковник (кто бы мог себе такое представить!) сидел спереди на дрезине и, болтая ногами, распевал песни! Женя, нажимающая на рычаг, тоже улыбалась до ушей и мурлыкала себе под нос какие-то весёлые мелодии. Но ещё двое не замечали всего этого: сзади сидели Катя и Петя, и страстно, с упоением целовались. Петя всё-таки осмелился сделать решительный шаг, а Катя не нашла сил отказать ему.
- Если Уолта не будет, сделаем это - шепнула она ему на ухо, когда дрезина подъезжала к «Бурнаковской».
* * *
(А вот что в это время происходило на "Бурнаковской")
- Не было печали, черти накачали, - шепнул Жигалову рядовой Быков. И когда лейтенант посмотрел туда, куда указывал рядовой, сразу понял, что дело, и правда, плохо. На «Бурнаковскую» вновь пожаловала Ирина Богина.
По поводу фамилии этой амбициозной, волевой женщины давно уже невесело шутили в штабе Бастиона. Даже отец Вениамин, всё никак не желавший смириться с порядками Бастиона, не вызывали у офицеров такого ужаса, как мадам Богина.
Раньше Ирина Витальевна была директором местной школы, и, не успев ещё попасть в метро, на «Канавинскую», мигом развернула активную деятельность.
Первым мероприятием Богиной стало создание пресловутого «самоуправления», действия которого стоили Полковнику нервного тика, а Жигалову пары седых волос. Упразднение самоуправления несколько охладило пыл госпожи Богиной, но ненадолго. Вскоре она решила создать оппозиционное Полковнику движение на «Московской».
- Полковник управляет подземным миром совершенно единовластно! – уверяла она Федотову, в которой видела возможного союзника. – Это же настоящий тоталитаризм!!! Подумать только, в двадцать первом веке один человек принимает решения, не спрашивая ничьего мнения! Да это же нарушение наших прав!!!
Федотова, однако, хоть и отличалась крайне тяжёлым характером, глупой не была, и к воззваниям госпожи Богиной отнеслась сдержанно.
- Они отправили двадцать пять парней наружу без оружия и радиационной защиты! И все они, кроме одного, погибли! – кричала Богина.
- И откуда бы иначе оно взялось? С неба бы упало? – спрашивала Федотова. – Я тоже своих парней на смерть посылала не раз. Но я, как и Полковник, хотя бы мирных граждан не трогаю…
- Но они подчинили себе вашу станцию! Как вы допустили такое покушение на ваш суверенитет?! – горячилась Ирина Витальевна.
- Эээ… А что, если бы мы все погибли, это было бы лучше? – удивлялась Ольга. – Ну да, это тоталитаризм. Но как иначе вы себе представляете управление подземельем?
- Что значит как?! Разумеется, в демократическом виде! Пусть сначала узнают наше мнение, а уж потом машут кулаками!
- То есть, когда на нас напал бык, мы должны были сначала провести голосование, а потом уже разрешать людям Полковника с ним сражаться? – спросила, сузив глаза, Федотова, но ничего вразумительного не услышала, и союз между Богиной и Федотовой так и не возник.
Листов же, номинальный начальник «Московской», стоило Ирине Витальевне пожелать с ним побеседовать, немедленно скрылся.
Что касается разговора Богиной с отцом Вениамином по вопросам совместной подрывной деятельности, то никто так и не узнал подробностей, но все видели, как Ирина Витальевна почти вылетела из дверей храма, а вслед ей священник пророкотал, что советует ей подумать хоть чуть-чуть, а потом уже говорить. Других людей, недовольных правлением Полковника, не наблюдалось, а на «Чкаловскую», где недовольных Полковником было хоть отбавляй, Ирина Витальевна уже почти было собралась, но, вспомнив, что там делают с женщинами, предпочла отступиться от замысла об оппозиции.
И тогда Богина начала новую кампанию.
Как только ей на глаза попалась Женя, служившая в армии Бастиона, она стала допытываться у девушки, что она знает о Полковнике.
- Ну, я о нём мало знаю, мне и незачем, - отвечала Женя, - он невысокого роста, у него мужественное лицо…
- Вот уж не надо мне описания внешности, - перебила её Богина, - сама видела. Кто он такой и откуда?
- Я не знала этого человека раньше, - сказала Женя, начиная сердиться, - Жигалов говорил, что они – сослуживцы. На нём форма полковника милиции…
- Мало же ты знаешь о своём командире. И ты вот так вот спокойно подчиняешься человеку самого тёмного происхождения?
- Какая, к чёртовой матери, разница, что он за человека и откуда родом?! – почти закричала горячая восточная красавица. – Я ж солдат, не понимаете что ли? Полковник может быть кем угодно. Но он умён, силён, и не тратит времени на ерунду, - отрезала Женя, разговор был окончен.
Следующей жертвой Богиной стал Петя Симонов.
- Зачем мне знать, - изумился он, - кто такой мой командир, кто его жена и в какую он школу ходил? Какое это имеет значение? Родион Жигалов одно дело, мы с ним друзья, он мне много о себе рассказал. Полковник – совсем другое дело. Он мой командир. Он отдаёт приказ, я его выполняю, вот и всё.
- И он советуется с вами?
- Со мной? - Петя даже опешил. - С какой стати?
- А как его зовут? – задала Ирина Витальевна давно заготовленный вопрос.
- Зовут? – запнулся Петя, сам несколько озадаченный. – Признаться, я этим как-то и не интересовался. В армии, вроде, можно обращаться друг к другу просто «товарищ майор», «товарищ сержант». Имена-фамилии не обязательны.
Таким образом, от Ирины Витальевны он отделался, но у Жигалова, когда они как обычно сидели в служебном помещении, обсуждая разнарядку дежурных, Петя как бы между прочим спросил, как зовут Полковника. Его друг резко вскинул глаза, и поинтересовался, зачем ему это вдруг понадобилось знать.
- Ну, так… - протянул Петя.
- Ирина-гадина допытывается? Знаю, Женька уже докладывала. Так вот, Петька, отвечу тебе то же, что и ей. Если Полковник не говорит тебе или ещё кому-то своё имя, значит, на то у него есть веские причины, ясно?
Петя больше не посмел интересоваться, и скоро забыл про эту историю. Но с тех пор многие стали замечать, что лейтенант Жигалов стал вдруг нервничать и смотреть как-то странно на Богину.
И вот в день заключения договора Ирина Витальевна явилась на «Бурнаковскую» сама и направилась прямо к лейтенанту Жигалову. Тот встретил её приветливо и вежливо, но спрятанные за спиной кулаки сжал так, что побелели костяшки.
- Мне хотелось бы задать вам пару вопросов, лейтенант, - сказала Богина.
- О, конечно, я с радостью отвечу. Только не здесь, пройдёмте в служебные помещения.
И он увёл её через маленькую дверку в «святая святых» станции, где находился штаб Полковника, которого, впрочем, сейчас самого тут не было. Когда они сели за стол друг напротив друга, лейтенант, стараясь сохранять спокойствие, осведомился, что же интересует мадам Богину.
- Меня интересует, - ответила она, - кто такой на самом деле ваш командир.
- А что, вы имеете основания быть чем-то недовольной? – удивился лейтенант. - Лично вы живы-здоровы, ваш сын Вася тоже, насколько я помню...
- Да, это так, но не надо меня сбивать с толку! Меня интересует происхождение этого вашего «великого и ужасного» Полковника, и я не успокоюсь, пока не узнаю это!
- Жить не сможете, пока не узнаете? – улыбнулся как-то странно лейтенант. – Но зачем вам это?
- Что значит зачем? – начала кипятиться Ирина Витальевна. – Разве я не имею права всего знать? Не надо мне зубы заговаривать, солдат. Я знаю всё про всех в городе. И я слыхом не слыхивала про полковников, которые бы хоть как-то походили на этого вашего Самодержца. Их у нас тут не так уж много было, этих полковников. Так что говорите-ка прямо, кто он такой!
Но Жигалов молчал.
- Скрываете. Молчите. Всё ясно с вами. Но правду не скроешь. Я говорила, что знаю в этом городе каждую собаку. И одного пёсика я действительно помню, - тут она хитро сощурилась, - кажется, его звали Дмитрий Чинарин… Ага. Попала в точку! Так и знала. Ну что, откроете ваш секрет, или как?
- Зачем вам это знать?! – захрипел лейтенант, теряя над собой контроль. – Какое вам, к чёртовой матери, дело?!
- Я уже говорила. Это – моё гражданское право. Я и ещё кое-что знаю. Что вы сами, Родион, тоже никакой не лейтенант. Это ведь тоже правда, товарищ агент?..
Вместо ответа Жигалов, лицо которого мертвенно побледнело, а глаза заблестели бешеным огнём, выхватил пистолет и выстрелил в голову женщине.
* * *
Семён Симонов не уставал удивляться тому, как непостоянна и обманчива бывает судьба. До двадцати лет у него к ней, судьбе, не было совершенно никаких вопросов. Неудачи если и случались, то довольно редко. Из любых драк Сеня неизменно выходил победителем. Умудрялся сдавать даже те предметы, которые вообще не учил. А уже от девчонок так вообще отбоя не было. На своего гораздо менее удачливого братца он смотрел с сочувствием, нередко помогал, но и представить не мог, что вместе с миром изменится и его судьба. И теперь удар следовал за ударом.
Сначала Сеня был только рад за брата, неожиданно ставшего на станции если уж и не первым, то точно не последним лицом. Когда к Пете спокойно подходили лейтенанты Клыков или Жигалов, и болтали с ним самым непринуждённым образом, Сеня гордился братом. Но уже скоро стало ясно, что сам Сеня оказался в тени. К нему многие, включая офицеров, уже скоро обращались никак иначе, как «брат Пети», что, естественно, наносила сильный удар по Сениному самолюбию. Потом начались неудачи в любви. Вот уж чего он точно никак не ожидал!
Первой девушкой, с которой он решил установить тесный контакт, была Женя. Высокая, стройная танцовщица с первого взгляда очень понравилась Сене, её необыкновенно пластичное и упругое тело прямо-таки манило его… Но оказалось, что, хотя было очевидно, что её молодой человек, оставшийся в другой части города, где метро не было, погиб, Женя продолжала хранить верность своему «Ванечке», а когда Семён попытался перейти от осады к штурму, то получил такой отпор, что счёл за лучшее поскорее смыться. Более того, оскорблённая Женя пошла к Полковнику, и, гневно сверкая своими огромными выразительными глазами, потребовала, чтоб Сеню перевели в другой отряд. Устоять перед Женей было невозможно, Полковник повиновался, и в тот же день перевёл Сеню в отряд Жигалова, четверых бойцов которого посылали на особенно опасные задания.
Потом Сеня решил попытать счастья с Тоней, возлюбленный которой, Валера, подолгу пропадал на дежурстве. Но оказалось, что девушка почти всегда ходит с ним!
- Вот была охота красивой, фигуристой девчонке торчать в вагоне, в самом опасном на станции месте… - недоумевал Сеня.
Положил Семён глаз и на Катю, но и тут его сначала обскакала оборотистый янки, а потом… и вездесущий братец! В день заключения договора Сеня, подобравшись к палатке Кларка, только что отправившегося на «Буревестник», услышал изнутри приглушённые стоны, и, заглянув в прореху ткани, стал свидетелем горячей любовной сцены между Петей и Катей.
И возможно того, что случилось дальше, и не произошло бы, но тут Семён повстречался с Женей, и та с радостным смехом сообщила Семёну, что в Бастион вошла «Московская» и что выстрел Пети во многом способствовал возникновению союза. И тут Семён не выдержал, оскорблённое достоинство взыграло в нём, рассудок помутился. Куда девались рассудительность и спокойствие?.. Впрочем, русский народ не зря придумал поговорку про «тихий омут».
- Ну, нет, братишка, врёшь, - говорил он себе, бросаясь в сторону, куда недавно прошагал Уолтер Кларк, - пора хоть немного дёгтя в медок подлить.
И не прошло и десяти минут, как американец, красный от гнева, изрыгающий страшные проклятия, промчался по станции к своей палатке. От увиденной там сцены он сначала остолбенел, потом по-звериному зарычал, выволок Петю из палатки и принялся избивать.
На шум прибежал лейтенант Жигалов и увидел потрясающую сцену: Кларк, красный от гнева, хрипящий, как взмыленный конь, беспощадно молотил кулаками и ногами совершенно голого Петю, а Катя, одетая в наскоро накинутый пиджак, пыталась его оттащить. Визгу и ругани было – на всю станцию. Жигалов немедленно вмешался, отвёл в сторону забористо матерящегося американца, а потом подошёл к Пете и сказал сурово:
- То, что ты сделал, отвратительно. Любовь зла – это понятно, но трахать девушку Кларка, лучшего стрелка станции, прямо в его палатке… Это, знаешь ли, уже перебор!
- Жаль, ты не видел, что именно я сделал! - угрюмо буркнул Петя, лейтенант побагровел от гнева и тоже от души отвесил ему затрещину.
- Не смей дерзить командиру!!! Ты будешь примерно наказан. Полковнику на сексуальную распущенность до лампочки, но мне – нет. И я не допущу, чтоб у нас тут творился такой Содом, как на «Чкаловской»! Ты сейчас же… То есть, конечно, как только оденешь форму, отправишься к нашим союзникам и поступишь в распоряжение Алексея Листова. «Зубр» я у тебя изымаю, обойдёшься «Бекасом».
(Представьте себе настоящих зубра и бекаса, и вы получите представления о том, насколько разные это были ружья…)
Гордость Пети была оплёвана и растоптана.
И вот Петя, ещё недавно любимец лейтенанта Жигалова, а теперь впавший в опалу, совершенно подавленный горем и обидой, уехал на дрезине в сторону «Московской». Посмотреть на то, как происходило первое в истории метро наказание, первое изгнание, собралась чуть ли не вся станция. Кларк демонстративно остался в палатке и не пустил Катю проститься с Петей.
И никто, ни один человек, не заметил, как Жигалов шептался в стороне с Валерой Быковым.
- Ты молодец, - говорил лейтенант, похлопывая дозорного по плечу, - чистая работа, высший класс. Димка сказал, что когда этот бык на станцию ворвался, даже у него душа в пятки ушла. Хорошо, что как раз Димка оказался не промах! Но как всё-таки тебе удалось это сделать?
- Пусть это будет моим секретом, господин агент\. - улыбнулся Валера.
- Ну, хорошо, дело твоё. Теперь московцы у нас в руках.
И оба радостно заулыбались.
- И ещё один момент. Насчёт той тётки, директрисы.
- Ох, гадина каких поискать…
- Я её пристрелил, а труп выкинул на поверхность.
Глаза Быкова на миг расширились, а руки задрожали.
- Вы что, серьёзно, господин агент?!
- А что, похоже, что я шучу?
- Нет, но…
- Она всё знала, Валер. И про меня, и про Чинарина.
- Вот те раз… Но неужели нельзя было обойтись без убийства?
- Ты с ней говорил хоть раз? Да? Тогда понимаешь, что такая пойдёт до конца. Последствия представляешь?
- О да!
- Вот и не будем больше об этом. Сына её, Васю Богина, в свой отряд переведу. Там вероятность умереть выше…