С оглушительным воем падал с высотки МГУ подстреленный птерозавр.
Ещё минуту назад он величественно спикировал с сумрачных небес на шпиль полуразрушенного здания, чтобы оттуда высматривать добычу. Гроза небес, царь хищников…
Но вот одна за другой ударили в кожистое тело три пули, выпущенные с поразительной точностью – и где величие? Нет его, превратилось в груду окровавленного мяса и костей.
За первым хищником появился второй, но и его достали меткие выстрелы.
На растрескавшемся асфальте забилось в конвульсиях могучее тело мутанта, и его стекленеющие глаза ещё успели увидеть, как вынырнули из развалин и торопливо перебежали открытое место два человека: один с автоматом, другой с винтовкой…
Вся прыгающая, ползающая, летающая и иная нечисть поняла: на этот раз через город идут серьёзные ребята, с ними лучше не связываться.

* * *

Евгений Леонов, наверное, был бы рад, если бы мог радоваться.
Увы, он был всего лишь статуей, маленьким, похожим на насмешку памятником на Мосфильмовской, что едва выглядывал из-за кустов… Экскурсоводы честно говорили туристам, проезжающим мимо в автобусах, что вот здесь, в сквере установлен памятник великому артисту в образе Доцента. И туристы честно выглядывали из окон, но… Автобус мчался быстро, окна были высоко, а Леонов был мал, мал до неприличия. Лишь те, кто заходили в сквер, могли полюбоваться трогательной бронзовой фигуркой.
Но теперь, в 2033 году, всё изменилось.
Нет, памятник не подрос – таких чудес не бывает даже в постъядерном мире. Просто всё вокруг исчезло, рассыпалось в бетонную крошку, сгорело или было разломано.
Лежал в руинах ужасный «Небоскрёб на Мосфильмовской». Обветшали громадные павильоны Мосфильма. Какие грандиозные фильмы о случившейся двадцать лет назад Войне там могли бы снять!.. Если бы было кому снимать. Зияли пустыми провалами окон здания посольского городка: и изящное представительство Болгарии, и резиденция посла Германии, что была мрачной без всяких войн.
И вот сейчас настал звёздный час Леонова. Сгорели кусты, рассыпались здания – и крошечный монумент сразу стал и больше, и солиднее! Правда, теперь на него некому стало любоваться, но тут уж, как говорится, или дудочка, или кувшинчик.

* * *

- Deutchen soldat nicht kapitulieren! – промычал Ваня, как всегда не в тему, и вскинул винтовку так резко, что чуть не стукнул Гельмута по руке.
- Идиот ты, а не «дойчен зольлдат», - беззлобно подумал Гельмут, поправляя каску, и промычал в ответ: - Послушай, Иван…
- Nine! Ich bin Friderih-Vilgelm! – последовало в ответ.
- Ладно, чёрт с тобой. Фридрих-Вильгельм – что на этот раз случилось?
Как и следовало ожидать, слов Ивану не хватило, он лишь молча ткнул стволом ружья куда-то вперёд. Гельмут присмотрелся…
И тут же сам рванул с плеча АКСУ. Рано, рано он расслабился, успокоенный идущей, как по маслу, операцией.
Впереди был виден затаившийся в засаде мутант. Очень странное существо! Таких тварей закалённому в боях немцу видеть ещё не приходилось! Совершенно чёрного цвета приземистая фигура стояла среди развалин, вытянув уродливую лапу. Было ли оно опасно или нет – не имело значения, ведь предстояло идти мимо. А тут уж, как говорится, предосторожность лишней не бывает.
- Вот что, - проговорил Гельмут, придвинувшись к напарнику, который по-русски хоть и не говорил, но понимал всё почти вплотную, - ты оставайся тут, я вперёд. Понял?
- Verstehen, ja! – закивал в ответ Иван так старательно, что каска свалилась в головы, но он тут же напялил её обратно поверх противогаза.
- Ну, хотя бы за тыл я спокоен! – вздохнул Гельмут, и, пригнувшись, перебежал улицу. Там он вжался в стену полуразвалившегося здания и окинул местность профессиональным, цепким взглядом.
Так, позиция Ивана хорошая, со стороны не видно. В руках у парня был странный карабин, с которым тот таскался лишь потому, что его кто-то убедил, что это – знаменитый «Маузер-98» (что оказалось ложью). Впрочем, стрелял Ваня-Вилли и из этой штуки отлично.
Короткими перебежками, с автоматом наизготовку, Гельмут преодолел сильно обветшавшую галерею, где висели портреты некогда известных актёров и режиссёров. Сейчас они уже сильно постарели… Портреты, само собой. Что же стало с самими актёрами – кто знает?
Вот впереди показалось открытое пространство, там и стоял загадочный мутант. По-прежнему неподвижный. Ближе лучше было не подползать, уложить отсюда.
Гельмут поднял автомат, прицелился… Но в последний момент он убрал палец со спуска.
- Donnerwetter! - выругался Гельмут. Потом выглянул из укрытия и дал знак товарищу приблизиться. Тот выскочил из развалин и помчался через улицу, гулко топая сапогами, на ходу поправляя приплюснутую каску. Но когда поравнялся с напарником и увидел, наконец, чего так испугался, то разразился отчаянной руганью.
- Scheiße an die Wände schmieren!!! – неслось из-за противогаза.
- Не ори, не ори, - цыкнул на него, впрочем, не строго, Гельмут.
Он насмешливо поклонился статуэтке, навечно замершей в позе «моргалы выколю!» и немцы, настоящий и мнимый, прошагали мимо.

* * *

Они познакомились на «Чеховской» ещё в далёком 2015 году.
Гельмуту Охрицу, интеллигентному, образованному человеку почти аристократической наружности уже тогда было тридцать восемь, но вёл он себя на все пятьдесят: сказывалась необходимость отвечать не только за себя, но и за любимую женщину.
Он был немец, самый что ни на есть настоящий, из Дрездена. Но жил в России, так уж вышло, с этим была связана тёмная история, которую Гельмут не доверял никому, и работал он тоже в России. Немцем. Надо было изобразить гестаповского зверя? Нет проблем. Штандартенфрера СС? Сколько угодно. Просто обычного немца, учёного или политика? И это запросто. Тем и зарабатывал на жизнь.
К 2013 году Охриц уже и пил водку как русские, и толкался в метро как русские, и даже думать начал по-русски.
Иван Иванов, парень простой и немного грубоватый, был личностью в своём роде уникальной. Будучи русским на сто один процент, юноша вдруг, на двадцатом году жизни, решил, что он… немец. Сказалось ли облучение или кто-то просто крепко ударил Ивана по голове – неизвестно, но факт оставался фактом. Незнание культуры и языка его ни капли не смущали. Тем более, что пусть и на уровне собачьего лая, но немецкий он выучил. И имя себе взял ни какое-нибудь простенькое типа Вальтер или Лютер, а сразу «Фридрих-Вильгельм»…
Ивана с его безобидной немецкой руганью с позором выкинули с «Боровицкой» прокричав вслед, что им фашисты ни к чему.
Гельмут никак не мог придумать, как ему прокормить себя и молодую красивую девушку Ирину, которую он спас от насильников в первый же день, и которую как мог защищал и опекал. На их родной « Маяковской» заработать стало, увы, почти невозможно. И вот когда он однажды сидел у колонны и смачно матерился на родном языке, к нему подошли крепкие ребята из Рейха. Послушали-послушали, восхитились и позвали Гельмута к себе.
Они оба пришлись ко двору в Четвёртом Рейхе.
Гельмут и его любимая получили в полное владение жилое помещение на «Тверской», трёхразовое питание и вообще всё, что душе угодно, в обмен немец учил жителей Рейха говорить по-немецки и писал для них лозунги. И не было у него ученика старательней, чем бывший Иван, нынешний Фридрих-Вильгельм…
И лишь он пошёл с ними в тот день, когда Гельмут и Ира бежали из Рейха.

* * *

Вот оно перед ними, посольство Германии. Громадное здание из мрачного, тёмно-коричневого камня. Строение напоминало систему мощных дотов: приземистые корпуса, мощные стены без всяких украшений, маленькие окна. Ничего лишнего, строгость и монументальность. Правда, сейчас здание скорее напоминало Кенгсберг в 1945-ом, но всё равно производило сильное впечатление.
- Германия… – думал Гельмут, глядя на эти обломки былого грозного величия. –Как там мой славный Дрезден? Снова ли, как в сорок пятом, разрушен до основания, или всё же цел?
Но сейчас было не до ностальгии. Нужно было переходить к главной части миссии.
Проникнуть в здание труда не составило. Двери были выломаны, окна выбиты, и сложно было себе представить, чтобы там кто-то жил. Впрочем, им нужно было не само здание.
Быстро прогрохотали по пустым залам и коридорам солдатские сапоги – и товарищи спустились вниз, в подвал.

* * *

Откуда взял сталкер ту бумажку – так толком и не смог объяснить. Просто: «Увидел – валяется, подобрал».
Очередная группа смельчаков вернулась с поверхности, куда они совершали свои отчаянные рейды через открытый «Проспект». И у одного из них Гельмут увидел вдруг бумагу, при виде которой у него чуть волосы не встали дыбом.
На схеме было написано по-русски и по-немецки: «План здания немецкого посольства». И там был отмечен… вход в подземный бункер.
- Бункер! Там, скорее всего, люди, - пронеслось в голове Гельмута, - мои соотечественники! Они укрылись в посольском бомбоубежище!!! Правда, я не слышал, что оно есть. Но может, перед войной построили…
Если бы он не удержал себя в руках, ушлый сталкер взял бы за схему огромные деньги… Но сталкер сам не понимал, что за вещь попала к нему в руки, и потому сумму запросил самую ерундовую.
И с той минуты Гельмут потерял сон.
Видит Бог, ему не на что было жаловаться на «Севастопольской». Они с Вильгельмом честно служили в армии обороны станции, их за это кормили, но… Гельмут хотел большего, рано или поздно настанет старость, руки ослабнут, не станет от него толку как от солдата. Что тогда? Если усидит у власти Истомин - пенсия. И то если позволит бюджет. Если придёт к власти кто-то другой - прогонят на все четыре стороны. Точнее, на одну - больше идти было некуда.
Но главное – большего хотела Ира. Она страдала от полуголодной жизни в метро, от постоянных опасностей, от полной безнадёги. И немец решил: я должен туда дойти. И с немецкой серьёзностью подошёл к проблеме.
Месяц спустя, он пришёл к начальникам станции и в самых убедительных выражениях доказал преимущество касок образца вермахта над теми, что носили севастопольцы, особенно напирая на защиту шеи.
Гельмут был так красноречив, что и Владимир Иванович, и Денис Михайлович признали его правоту. Вопрос был лишь, где их столько взять? До любого музея было бы идти слишком далеко.
И тогда Гельмут, работавший «немцем» на Мосфильме вспомнил, что там была прорва всякого реквизита, касок в том числе, самых, причём, настоящих. И после долгих обсуждений, Истомин дал добро, тем более, что людей Гельмут не просил – только патроны. Добравшись с помощью щедрой раздачи патронов (а она, как известно, творит чудеса) до «Ленинского проспекта», лихая парочка выбралась на поверхность, где продолжала щедро раздавать пули, теперь уже без гильз.
И вот, они у цели.
Дверь в подземелье обнаружили легко. Схема, оказавшаяся в руках Гельмута, была верна. Точно на указанном месте была огромная металлическая дверь. Разумеется, наглухо закрытая.
Увы, сразу стало ясно: такую гранатой не взять. Внимательный осмотр помещений тоже не дал результатов. Посольство было заброшено давным-давно, что и не мудрено, радиационный фон был весьма внушительный.
- Ну, - сказал немец, - садимся в засаду. Противогазы снять не выйдет – но что делать. Они рано или поздно оттуда выйдут или войдут. Тогда мы и выйдем.
- Аufassen! – прогудел его товарищ из-под противогаза.
И они стали ждать.

* * *

Они сбежали из Рейха, когда Гельмут понял, что больше жить там он не в силах.
Пока расстрелы были явлением скорее случайным и притеснение «чёрных» не переходило границ геноцида, Охриц ещё готов был терпеть… Но чем дальше шло дело, тем яснее становилось немцу: пора куда-то бежать. А вариантов было не так уж много. Влачить жалкое существование или стать чьим-то обедом ни ему, ни его друзьям не хотелось. И в рабство попадать тоже.
И потому они бежали на юг по серой ветке. Туда, где за мрачными, полными опасностей туннелями, за станцией-убийцей «Нагорной» и отвратительным «Проспектом» скрывалась загадочная, овеянная легендами «Севастопольская». Гельмут не слышал о ней двух одинаковых историй, но из всего того, что говорили про таинственную станцию, сделал по-немецки чёткий вывод: им туда. И он, как всегда, не ошибся.
«Севастопольская» приняла их, троих беженцев из Рейха, пусть и не с распростёртыми объятиями (так тут никого не встречали вообще), но всё же сразу стало ясно – они попали туда, куда надо.
Охриц первым же делом пошёл к Истомину, командиру станции, и честно всё рассказал. Что они из Рейха, но – не фашисты, что ни в одной казни ни он, ни его девушка, ни «Фридрих-Вильгельм» участия не принимали. Но что они – неплохие солдаты, и они готовы служить здесь и сражаться. А Истомин, человек жёсткий, но мудрый, увидел в двух крепко сбитых мужиках отличную военную силу, а в Ирине – одну из тех, кто подарит станции нового «богатыря». Он оставил их. И не прогадал.
Конечно, пару раз пришлось услышать Гельмуту, что он «грязная фашистская свинья», но каждый раз немец, сначала поработав кулаками, а потом – языком, доходчиво разъяснил, почему он не первое, не третье, а главное – не второе. И с тех пор жизнь их наладилась.
Тут, на «Севастопольской», не было места обману и лжи, предательству и низости. Трусы и подлецы тут не выживали. Это была станция, где ценилась сильная рука, меткий глаз, честное слово. У них было всё это. И потому они смогли выжить на «Севастопольской».
А потом случилось событие, нарушившее спокойное течение жизни…

* * *

Как вышло, что они не заметили появления людей – одному богу известно. Оба, и Гельмут, и Фридрих отлично слышали каждый шорох, видели малейшую тень. Они думали, что заметят обитателей бункера ещё издали!
Но те дали им сто очков форы.
Не прозвучало выстрела, лишь тихий хлопок – Ваня-Вилли вскрикнул и выронил винтовку; рука его повисла плетью, пробитая пулей. В ту же секунду раздался второй чуть слышный хлопок – и острая боль прорезала кисть руки Гельмута, её пробила пуля. Автомат выскользнул из ладони, и в тот же миг на него наступил огромный шнурованный ботинок, а в лицо Гельмуту нацелилось дуло пистолета.
- Ich bin… - попытался представиться он.
- Halt die Klappe! – последовал в ответ резкий окрик. После чего шнурованный ботинок со страшной силой ударил немца по лицу.
И уже лёжа на полу с разбитым носом, Гельмут увидел смутно, как трие человека, все в защитных костюмах и вооружённые, взяли их оружие, и, переговариваясь, исчезли за металлической дверью.

* * *

Когда Вильгельм очнулся от болевого шока, то понял, что его друг сошёл с ума: Гельмут без противогаза стоял на коленях перед дверью и напевал на мотив гимна Великобритании:
- Viva Germania, Germania Vivat!
Но никто не отвечал ему. Мертво и тихо было в посольстве. Где-то там за дверью, в самом деле, жили и по сей день германцы.
Живые и самые настоящие.